Александр афанасьев - мифы древних славян. Мифы и сказания славян Легенды и предания древних славян

Александр Афанасьев

Мифы древних славян

© Оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Происхождение мифов, метод и средства их изучения

Богатый и, можно сказать, единственный источник разнообразных мифических представлений есть живое слово человеческое, с его метафорическими и созвучными выражениями. Чтобы показать, как необходимо и естественно создаются мифы (басни), надо обратиться к истории языка. В жизни языка, относительно его организма, наука различает два различных периода: период его образования, постепенного сложения (развития форм) и период упадка и расчленения (превращений).

Всякий язык начинается с образования корней или тех основных звуков, в которых первобытный человек обозначал свои впечатления, производимые на него предметами и явлениями природы. Возникавшее понятие пластически обрисовывалось словом как верным и метким эпитетом. Еще до сих пор в наших областных наречиях и в памятниках устной народной словесности слышится та образность выражений, которая показывает, что слово для простолюдина не всегда есть только знак, указывающий на известное понятие, но что в то же время оно живописует самые характеристические оттенки предмета и яркие, картинные особенности явления. Приведем примеры: зыбун – неокреплый грунт земли на болоте, пробежь – проточная вода, леи (от глагола лить) – проливные дожди, сеногной – мелкий, но продолжительный дождь, листодер – осенний ветр, поползуха – мятель, которая стелется низко по земле, одран – тощая лошадь, лизун – коровий язык, куроцап – ястреб, каркун – ворон, холодянка – лягушка, полоз – змей, изъедуха – злобный человек, и проч.; особенно богаты подобными речениями народные загадки: мигай – глаз, сморкало, сопай и нюх – нос, лепетайло – язык, зевало и ядало – рот, грабилки и махалы – руки, понура – свинья, лепета – собака, живулечка – дитя и многие другие, в которых находим прямое, для всех очевидное указание на источник представления. Так как различные предметы и явления легко могут быть сходны некоторыми своими признаками и в этом отношении производят на чувства одинаковое впечатление, то естественно, что человек стал сближать их в своих представлениях и придавать им одно и то же название или, по крайней мере, названия, производные от одного корня. Предмет обрисовывался с разных сторон и только во множестве синонимических выражений получал свое полное определение. Но должно заметить, что каждый из этих синонимов, обозначая известное качество одного предмета, в то же самое время мог служить и для обозначения подобного же качества многих других предметов и таким образом связывать их между собою. Здесь-то именно кроется тот богатый родник метафорических выражений, чувствительных к самым тонким оттенкам физических явлений, который поражает нас своею силою и обилием в языках древнейшего образования и который впоследствии, под влиянием дальнейшего развития племен, постепенно иссякает. В обыкновенных санскритских словарях находится пять названий для руки, 11 – для света, 15 – для облака, 20 – для месяца, 26 – для змеи, 35 – для огня, 37 – для солнца и т. д.

Теперь представим, какое смешение понятий, какая путаница представлений должны были произойти при забвении коренного значения слов; а такое забвение рано или поздно, но непременно постигает народ. Более и более удаляясь от первоначальных впечатлений и стараясь удовлетворить вновь возникающим умственным потребностям, народ обнаруживает стремление обратить созданный им язык в твердо установившееся и послушное орудие для передачи собственных мыслей. А это становится возможным только тогда, когда самый слух утрачивает свою излишнюю чуткость к произносимым звукам, когда силою долговременного употребления, силою привычки слово теряет наконец свой исконный живописующий характер и с высоты поэтического, картинного изображения нисходит на степень абстрактного наименования – делается ничем более, как фонетическим знаком для указания на известный предмет или явление, в его полном объеме, без исключительного отношения к тому или другому признаку. Большая часть названий, данных народом под наитием художественного творчества, основывалась на весьма смелых метафорах. Но как скоро были порваны те исходные нити, к которым они были прикреплены изначала, метафоры эти потеряли свой поэтический смысл и стали приниматься за простые, непереносные выражения и в таком виде переходили от одного поколения к другому. Понятные для отцов, повторяемые по привычке детьми, они явились совершенно неразгаданными для внуков. Сверх того, переживая века, дробясь по местностям, подвергаясь различным географическим и историческим влияниям, народ и не в состоянии был уберечь язык свой во всей неприкосновенности и полноте его начального богатства: старели и вымирали прежде употребительные выражения, отживали как грамматические формы, одни звуки заменялись другими родственными, старым словам придавалось новое значение. Вследствие таких вековых утрат языка, превращения звуков и подновления понятий, лежавших в словах, исходный смысл древних речений становился все темнее и загадочнее, и начинался неизбежный процесс мифических обольщений, которые тем крепче опутывали ум человека, что действовали на него неотразимыми убеждениями родного слова. Светила небесные уже не только в переносном, поэтическом смысле именуются «очами неба», но в самом деле представляются народному уму под этим живым образом, и отсюда возникают мифы о тысячеглазом, неусыпном ночном страже Аргусе и одноглазом божестве солнца; извивистая молния является огненным змеем, быстролетные ветры наделяются крыльями, владыка летних гроз – огненными стрелами. Смотря на громоносную тучу, народ уже не усматривал в ней Перуновой колесницы, хотя и продолжал рассказывать о воздушных поездах бога-громовника и верил, что у него действительно есть чудесная колесница. Там, где для одного естественного явления существовали два, три и более названий, каждое из этих имен давало обыкновенно повод к созданию особенного, отдельного мифического лица, и обо всех этих лицах повторялись совершенно тождественные истории – так, например, у греков рядом с Фебом находим Гелиоса.

В отличие от старых мифологических систем, таких как античная или индийская, славянская мифология, в особенности восточных (русских) славян, оставалась до XIX века малоизученной. Это связано как с христиа-низацией славян, в результате которой мифы были преданы забвению, так и со следствием этого процес-са - утратой первичных, оригинальных мифологических текстов.

Прошлый век был ознаменован бурным всплеском интереса к фольклору, этнографии и мифологии - не только русской и общеславянской, но и праславян-ской, которая, во многом приспособившись к христианству, продолжала существовать в разнообразных формахустного народного творчества (В.И. Даль в этой связи определял миф как происшествие или человека баснословного, ска-зочного, иносказапье в лицах, вошедшее в поверье).

Ключевыми для нового осознания славянской мифологии стали труды Ф. И. Буслаева, А. А. Потебни, И.П. Сахарова, такие конкретные работы, как трехтомное исследование А.Н. Афанасьева "Поэтические воззрения славян на природу", "Мифы славянского язычества" и "Краткий очерк русской мифологии" Д. О. Шеппинга, "Божества древних славян" А. С. Фамипцына и другие. Исследуя не только фольклорный материал, но и сохранившиеся летописи, сви-детельства средневековых авторов, хроники и другие документы, ученые не только воссоздали целый ряд языческих божеств, мифологических и сказочных персонажей, коих великое множество, но и определили их место, функции, характеристики.

Понятие "язычество" происходит от слова "языки", то есть племена, народы (здесь достаточно вспомнить пушкинскую строку "И назовет меня всяк сущий в ней язык"). Следовательно, "язычество" - не что иное, как религия конкретного племени ("языка") или нескольких племен.

"Славянское язычество развивалось по разным руслам: одни племена верили в силы космоса и природы; другие - в Рода и Рожаниц, третьи - в души умер тих предков и в духов (одухотворенные силы); четвертые - в тотемных животных-пращурови т.д. <...>

Для сжигания умерших и для приношения языческих жертв в древности у славян существовали определенные места - алтари под открытым небом в ейде треугольника, квадрата или круга, которые именовались крада, <...> крадой назывался также горящий жертвенный огонь.

Существовало поверье, что сожженный уносится врай-вырий (ирий, арий; отсюда древнее название арийцев) немедленно, на глазах любящих его близких. Душа ассоциировалась с дыханием и дымом. <...> Далее душу подхватывали жаворонки, первые птицы, прилетавшие весной их вырия-рая. <...>

Сегодня древняя вера наших предков (разных племен) похожа на клочки старинных кружев, забытый узор которых надо восстановить по обрывкам. Полной картины славянских языческих мифов еще никто не восстановил. <...>

Сегодня можно дать лишь общее (собранное из того, что удалось сохранить) представление о славянском языческом мире".

Славянская мифология как жизнь богов не была описана. До XIX века она никогда не служила материалом для литературных произведений - в отличие от других мифологий, как, например, античная, которая с VII века до п. э. ак-тивно обрабатывалась и пересказывалась.

Русские средневековые христианские писатели не считали нужным пересказывать в своих трактах языческую мифологию, поскольку их произведения создавались для самих язычников и должны были "пропагандировать" христианство, а не повторять то, что и так было известно их "аудитории".

Лишь в XV- XVII веках славянские историки стали собирать литератур-ные и этнографические материалы о язычестве.

Ученые предполагают, что славянская мифология "начинается" с двух хозяек мира, двух рожаниц, в которых возникла в обществе матриархата. Эти богини встречаются (в самой архаичной форме двух лосих) в этнографических материалах до конца XIX века.

"В первобытной патриархальной среде, - пишет Б. А. Рыбаков, - и в условиях дружинного строя и государственности, когда власть принадлежала мужчинам, первичное женское божество утрачивало свое первенствующее положение и в генеалогии, и в действующей системе религиозных представлений.

Создавалось новое, устойчивое распределение функций, которое схематически выглядит так: небом и миром управляет мужское божество, а уделом женского божества остается земля, земная природа, плодородие возделанной почвы.

В связи с социальной стратификацией архаичное женское божество благодаря своей аграрной сущности остается главным народным существом, а бог неба, небесный громовержец - богом вождей, царем богов и нередко супругом богини земли".

Развиваясь, славянская мифология прошла через три этапа - духов, божеств природы и богов-кумиров (идолов). Славяне почитали богов жизни и смерти (Жива и Мора), плодородия и растительного царства, небесных светил и огня, неба и войны; олицетворялись не только солнце или вода, но и многочисленные домовые духи и т. д. - поклонение и преклонение выражалось в принесении кровных и бескровных жертв.

А.Н. Афанасьев очень точно подметил, что древнейшее язычество состояло в обожании природы, и первые познания о ней человека были вместе с тем и его религией. Поэтому к языческой мифологии относятся в известной мере и верования, и суеверные приметы, и обрядовые песни, и народные сказки, и легенды.

В XIX веке русские ученые стали исследовать русские мифы, сказания и легенды, понимая их научную ценность и важность сохранения их для последую-щих поколений.

Первой возникла мифологическая школа, в основе которой лежит сравнительно-исторический метод изучения, установление органической связи языка, народной поэзии и народной мифологии, принцип коллективной природы творчества.

Создателем этой школы по праву считается Федор Иванович Буслаев (1818-1897).

"В древнейший период языка, - говорит Буслаев, - слово как выражение преданий и обрядов, событий и предметов понималось в теснейшей связи с тем, что оно выражает: "названием запечатлевалось верование или событие, и из названия вновь возникали сказание или миф". Особая "эпическая обрядность" в повторении обычных выражений приводила к тому, что сказанное однажды о каком-либо предмете казалось столь удачным, что уже не нуждалось в дальнейшем видоизменении. Язык становился, таким образом, "верным орудием предания". <...>

Рассматривая верования индоевропейских народов в тесной связи с народными преданиями, Буслаев показывает их прямое отношение к языку. Верования, говорит он далее, согласуются не только с воззрениями народа па природу, но и коренятся в обычаях.

Метод, первоначально связанный со сравнением языков, установлением общих форм слов и возведением их к языку индоевропейских народов, впервые в русской пауке был перенесен Буславым в фольклористику и применен для изучения мифологических преданий славян. "Поэтическое воодушевление принадлежало всем и каждому, как пословица, как юридическое изречение. Поэтом был целый народ. <...> Отдельные же лица были не поэты, а певцы или рассказчики, они умели только вернее и ловчее рассказывать или петь то, что известно было всякому. Власть традиции господствовала безраздельно над эпическим певцом, не позволяя ему выделяться из коллектива. <...> Не зная законов природы, ни физической, ни нравственной, эпическая поэзия ту и другую представляла в нераздельной совокупности, выражавшейся в многочисленных уподоблениях и метафорах. <...> . Героический эпос является лишь дальнейшим развитием первобытного мифологического сказания. <...> Теогонический эпос сменяется героическим на той стадии развития эпической поэзии, когда к чистому мифу стали присоединяться сказания о делах людей. <...> В это время из мифа вырастает быле-вой эпос, из которого впоследствии выделилась и сказка. <...>

Народ сохраняет свои эпические предания не только в былинах и сказках, но и в отдельных изречениях, кратких заговорах, пословицах, поговорках, клятвах, загадках, в приметах и суевериях".

Таковы основные положения мифологической теории Буслаева, которая в 60-70-е годы XIX века постепенно перерастает в школу сравнительной мифо-логии и теории заимствования.

Мифологи ставили вопрос о происхождении фольклора, сторонники тео-рии заимствования - об исторических судьбах его. Одно направление дополня-ло другое. Теперь стали исследовать не только источники древней литерату-ры, но и пути и способы перемещения сюжетов с Востока на Запад. Много внимания уделяется самостоятельному зарождению у разных народов схожих преданий и верований.

Теория сравнительной мифологии была разработана Александром Николаевичем Афанасьевым (1826-1871), Орестом Федоровичем Миллером (1833-1889) и Александром Александровичем Котляревским (1837-1881). В центре их внимания была проблема происхождения мифа в самом процессе его создания.

Большая часть мифов, по этой теории, восходит к древнейшему племени ариев. Выделяясь из этого общего праплемеии, народы разносили его сказания по всему миру, поэтому сказания "Голубиной книги" почти полностью совпадают с песнями древнескандинавской "Старшей Эдды" и древнейшими мифами индусов. Сравнительный метод, по Афанасьеву, "дает средства восстано-вить первоначальную форму преданий".

Афанасьев внимательно следил за западными исследованиями, многое уточнил в своей теории и принял основные выводы представителей европейской школы сравнительной мифологии - М. Мюллера, А. Куна, Маингардта, В. Шварца, Пикте. В частности, он принял "метеорологическую" теорию, в основе которой лежит обожествление сил природы - дождя, грозы, молнии, солнца. А О. Ф. Миллер, развивая теорию Афанасьева, впервые обратил внимание на разнообразные временные исторические влияния на русский эпос и на личность (индивидуальные способности) певца-сказителя. Громадный фактический материал, собранный представителями мифологической и сравнительной мифологий, имел большую научную ценность и оказал воздействие не только на развитие фольклористики, но и на развитие художественной литературы. Примером могут служить творчество П.И. Мелъникова-Печерского, роман Д. Левицкого "Варяжские гнезда", поэзия С. Есенина и т.д.

Особое значение для понимания славянской мифологии имеют былины (термин этот был введен в обиход И.П. Сахаровым; до этого эпические песни назывались старинами). Русские богатырские былины могут быть поставле-ны в ряд с героическими мифами в других мифологических системах с тою разницей, что былины в значительной мере историчны, повествуют о событиях XI-XVI веков. Герои былин - Илья Муромец, Вольга, Микула Селянинович, Василий Буслаев и другие воспринимаются не только как личности, имеющие отношение к определенной исторической эпохе, но и прежде всего - как защитники, родоначальники, именно эпические герои. Отсюда - их единство с природой и волшебная сила, их непобедимость (практически нет былин о гибели богаты-рей или о поигранных ими в конечном итогу сражениях). Изначально существуя в устном варианте, как творчество певцов-сказителей, былины, безусловно, претерпели немалые изменения. Есть основания полагать, что некогда они существовали в более мифологизированной форме.

В этот том включены работа Андрея Сергеевича Кайсарова (1782-1813) "Славянская и российская мифология", которое исследователи славянской ми-фологии считают по сути первым словарем славянских мифов и поэма "Микула Селянинович" А.В. Тимофеева, которая является своеобразной поэтической энциклопедией мифов древних славян.

Алексей Васильевич Тимофеев (1812-1883) был довольно известным в свое время поэтом и сотрудником "Библиотеки для чтения" О.Ю. Сенковского. Его перу принадлежат "Русские песни" (1835), "Опыт в прозе и стихах" (1837), получившие хорошую критику, и "Микула Селянинович, представитель земли Русской" (1875).

В предисловии к поэме "Микула Селянинович" сам Тимофеев рассказывает об общем происхождении народов Европы, в том числе и славян, от ариев, и утверждает, что "мифическое значение, которое придают Микуле Селяниновичу наши народные былины и вообще воззрения славян-язычников на природу и земледелие, ставят Микулу во главе славян-земледельцев, не только в древней арийской их праотчизне, но и во время их расселения, словом, во все доисторическое время, вплоть до наших дней, так как они, по нашим сказаниям, существуют и ныне.

Покуда наши предки, - пишет поэт дальше, - живут в древнем их Вырие, между племенами арийскими, в то время и Микула Селянинович должен был иметь характер и обстановку общеарийскую. Когда же славяне начинают означаться между оседлыми скифами-земледельцами, тогда и образ Микулы должен был принять образ представителя оседлых скифов-земледельцев. Наконец, когда история начинает называть их прямо славянами, а потом наших предков - русскими; с тех пор и он должен обстановиться преданиями общеславян-скими и потом русскими".

Большое внимание в поэме А. В. Тимофеев уделяет скандинавским богам и истории Севера, тем самым отдавая должное бурлящим в то время спорам о призвании Рюрика на Русь.

В это время создается и филологическая школа скандинавистов, или норманнистов, представители которой делали вывод, что почти все русские легенды и былины - северного происхождения, ибо в русских летописях и древне-скандинавских сагах есть немало общих мотивов. Похожие сюжеты встречаются и в героических сказаниях.

Скандинавизм - разновидность теории заимствования, при которой исследователи интересовались прежде всего сходством в литературных произведениях древности и совсем не обращали внимания на их различия. В ходе обсуждения норманнской теории было сломано много копий. Настоящее сражение развернулось в 1860-х годах по поводу сочинения Константина Багрянородного об управлении государством, написанного в X веке, в котором, в частности, упоминаются днепровские пороги, названия которых норманнисты пытались вывести из исландского языка, то есть доказать, что славяне заимствовали их у древних скандинавов. Особенно прославились два днепровских порога - Геляндри и Варуфорос, - которые М. Погодин назвал "двумя столбами, которые всегда поддержат норманнство и выдержат какой угодно напор". Доказательства норманпистов были столь схоластичны, что Н.А. Добролюбов не преминул написать по этому поводу следующее стихотворение "Два порога":

Гемндри и Варуфорос - вот два мои столба!
На них мою теорию поставила судьба.
Порогов сих название так Лерберг объяснил,
Из языка норманнского, что спорить нету сил.
Конечно, автор греческий их мог и переврать;
Но мог, против обычая, и верно написать.
Геляндри хоть приводит он в числе славянских слов;
Но ясно - здесь ошибся он, не зная языков.

Геляндри и Варуфорос - вот, так сказать, быки,
Об кои обобьете вы напрасно кулаки!

Даже в среде норманнистов не было единого мнения по поводу националь-ности "призванных" варягов - были ли они шведами, датчанами или норвежцами. Татищев выдвинул теорию финского происхождения варягов, Эверсхазарского, Илловайский - гуннского, Шахматов - кельтского, Костомаров - литовского.

Научно обосновал происхождение Рюриковичей от славян С. А. Гедеонов. Произошло это в 1860-1870-е годы, во времена национального самоосознания и подъема народнического движения.

Хотим обратить особое внимание читателей на то, что произведение А.В. Тимофеева никоим образом не может быть "подверстано" под современную антинорманнскую теорию, по которой всю Центральную Европу и все побережье Балтийского и Северного морей до экспансии германцев XI- XIII веков с самой глубокой древности населяли русы-славяне.

"Археология, лиигвоанализ, мифоанализ, антропология, топонимика, - пишет один из приверженцев современной антинорманнской теории Ю.Д. Петухов, - позволяют нам с полным основанием утверждать, что во времена распада и гибели Римской империи мы практически не встречаем в Европе следов предков нынешних "дойче", шведов, норвежцев, датчан, англичан... Под этнонимом германцы Тацита и Юлия Цезаря, как и прочих авторов, подразумеваются носителя славянских языков. <...> Именно они <...> сокрушили Рим, образовали "варварские" королевства, осели не только в Скандинавии и Англии, но и по всему Северу Африки".

Подобная теория представляется недостаточно убедительной, тем более что ее авторы и представители с легкостью доказывают, что король Артур -это славянорусский Яр-Тур, основатель англосаксонской династии Рэдвалъд - славянин Родволд, а Айвенго сэра Вальтера Скотта - Иванко-Айвенго.

Тем не менее представляет несомненный интерес возможность проследить пути развития старых теорий в наше время, и именно поэтому нами уделено столько места изложению антинорманнской теории. Мы придерживаемся точки зрения, по которой признается двустороннее, взаимное, несомненно по-ложительное культурно-историческое значение славяно-скандинавских связей для развития как скандинавских, так и славянских стран, в данном случае - точки зрения М.М. Бахтина, который писал, что в норманнской теории про-исхождения русских сказаний и былин термин "заимствование" "нужно отбросить, заменить термином "взаимодействие", "взаимообмен". Без взаимо-действия невозможно никакое развитие литературы. Соприкосновение скандинавских племен со славянскими было очевидным. Они обменивались песнями, сказаниями. <...> Но, перерабатывая песни и сказания, и те, и другие накладывали на них черты свои собственные, национальные. <...> Легенды - безымянные творения. Они никогда не бывают готовыми, они бродят по земле, изменяясь и перерабатываясь. Только потом, в последней стадии, мы получаем записанный, устойчивый вариант. Путь жизни легенд очень сложен и во многом интернационален".

Славянская мифология характерна тем, что она - всеобъемлюща и представляет собою не отдельную область народного представления о мире и миро-здании (как фантазия или религия), а находит воплощение даже в быту - будь то обряды, ритуалы, культы или земледельческий календарь, сохранившаяся демонология (от домовых, ведьм и леших до банников и русалок) или забытое отождествление (например, языческого Перуна с христианским святым Ильей). Поэтому, практически уничтоженная на уровне текстов до XI века, она продолжает жить в образах, символике, ритуалах и в самом языке.

Славянская мифология сформировалась в период, когда данному народу еще была неизвестна письменность. К сожалению, в отличие от греческой мифологии, славянская не имеет исторических документов, которые бы подтверждали ее наличие и раскрывали суть вероисповеданий древнего народа.

Мифы передавались в устной форме, от поколения к поколению, и за многие столетия было утеряно большинство сведений о жизни и религии древнего народа. Огромной трансформации и информационных потерь, славянская мифология, получила от христианской религии, которую древние жители приняли в 988 году.

Все дело в том, что моральные нормы нового вероисповедания, мягко сказано, не соответствовали языческим представлениям людей о жизни, поэтому древняя религия, всячески подавлялись последователями христианства.

Сюжеты мифов древних славян, сохранились вплоть до наших дней, в былинах, сказках, загадках, народном искусстве, то есть вышивках, гончарстве, резьбе по дереву и прочих ремеслах.

Древнеязыческие славянские боги

Вероисповедание древних славян основывалось на поклонении силам природы и глубочайшего уважения к умершим предкам. Главным божеством считался верховный бог – Перун или Сварог (его сила и власть соответствовали греческому божеству Зевсу).

Владыка небес, повелитель молний и грома. Остальные боги были потомками верховного бога – сварожичами. У каждого племени боги имели некоторые различия в именах и их функциях, что послужило негативным фактором, в виду исторических данных о представлениях наших предков о мироздании и божествах.

Бог солнца Даждьбог или Хорус был одним из основных богов. Он согревал всю землю солнечным теплом, покровительствовал урожаям, свадьбам, встречам молодых людей, которые впоследствии заключали браки. Даждьбог заканчивал зиму и дарил людям лето и тепло. Священным животным этого бога был лев. Его изображали в виде человека с львиной головой или едущего в колеснице запряженной львами.

Также в восточной славянской мифологии существовал бог ветров Стрибог, бог богатства и скота Велес, Ярыло был ответственный за щедрые урожаи зерновых, Купало дарил большие урожаи плодов,

Суд знал все о судьбах людей, Семаргл бог семян, Чур охранял границы селений, земли и прочее. Некоторые боги так и остались неизвестными, например, достоверно неизвестно за что отвечал бог Троян.

Присутствовали в мифологии древних славян и богини. Макошь – богиня гаданий и собранных урожаев, Леля богиня весеннего пробуждения природы, Лада охраняла домашний очаг, Денница олицетворяла собой утреннюю звезду. Морена богиня темных сил, холода и зимы.

Мифические существа

Считалось, что кроме высших богов весь мир населен фантастическими существами: русалками, лешими, водяными, домовыми, овинниками и прочее.

Русалки жили не только в воде, но и в лесу, лугах и долинах. В некоторых славянских племенах считалось, что это лесной или водяной дух в образе прекрасной девушки. Имело место также убеждение о том, что это не успокоившийся души утонувших молодых девушек, которые стали мифическими существами.

Русалки всегда были обнажены и имели длинные волосы. По представлениям древних людей хвосты были только у русалок, проживающих в воде, но подобные убеждения принадлежали далеко не всем племенам.

Эти мифические девы были чрезвычайно опасны, они обладали прекрасной внешностью, удивительным голосом, который мог ввести человека в транс и заставить следовать в неизвестность за русалкой. По мифическим преданиям люди встречавшие русалок не оставались в живых.

Леший, то есть лесной дух, проживал в каждом лесу. Имел человеческое обличье, но его отличительной чертой были ярко-зеленые светящийся глаза и лапти, надетые не на ту ногу. Левый на правую и правый на левую.

У него не видно бровей и ресниц, также отсутствует правое ухо. Вычислить, его можно посмотрев через правое ухо лошади, тогда леший будет синего цвета, ведь у него синя кровь. Данный мифический герой может принять обличье любого зверя, птицы и даже ветки или корча. Он полноправный хозяин всего, что есть в его лесу, ему подчиняются звери и растения.

СВЯЩЕННЫЕ КНИГИ ВЕДИЧЕСКОЙ РЕЛИГИИ

В едическую религию, в виде различных разветвлений индуизма и зороастризма, народных вер, ныне исповедует четверть человечества. Речь идет не только об Индии. В странах Европы и Северной Америки различные восточные религиозные общества, основывающиеся на ведическом мировоззрении, уже охватывают до десятой доли всех верующих. Зороастрийцы (гебры и парсы) представлены в парламенте исламской республики Иран и в парламенте Индии.

Развитые виды ведической религии имеют духовной основой индийскую ведическую и иранскую зороастрийскую (авестийскую) литературу, включающую в себя тысячи томов древних сочинений и современных их толкований. Самые известные книги ведической религии Индии - Веды. Их четыре. «Ригведа» - «Веда гимнов», древнейшая, наиболее авторитетная книга, включающая в себя 10 книг и соответственно 1017 стихов. Самаведа, «Веда напевов», включающая 1549 стихов. А также две дополнительные Веды, созданные для нужд жрецов и лекарей - Яджурведа, «Веда жертвенных формул» (есть белая и черная) и Атхарваведа («Веда заклинаний»). Позже Вед были составлены комментарии к ним - сотни философских трактатов: Брахманы и потом 108 Упанишад. Дополнительная ведическая литература Индии - это Махабхарата, Рамаяна и Пураны. Героическая поэма Махабхарата - индийцами почитается как пятая Веда, это самая большая в мире поэма, включающая сто тысяч четверостиший. В сущности, Махабхарата представляет из себя отдельную литературу (знаменитая Бхагавад-Гита - часть Махабхараты). Рамаяна - это поэма о древнем герое и царе Индии Раме, воплощении Всевышнего. Пураны являются собранием историй о воплощениях Всевышнего, о жизни полубогов.

Зороастрийская литература Древнего Ирана представлена прежде всего Авестой. Авеста имеет четыре части - Ясну, Висперед, Видевдат и Яшты. Ясна («поклонение») составляет самую почитаемую часть Авесты, в нее входят Гаты («песни») общим числом 17 (900 строк), представляющие из себя зоро- астрийскую литургию. Помимо Гат остальную Ясну, насчитывающую 72 раздела, составляют различные моления, произносимые во время религиозных действ. Висперед («все главные главы») - это дополнения к Ясне - 24 раздела. Видевдат («закон против давав-демонов») - это жреческий кодекс, трактующий правила ритуального очищения и мифы о Сотворении Мира, создании Ирана. В Яштах собраны гимны божествам, почитавшимся древними иранцами.

Здесь были упомянуты только священные книги действующих ныне конфессий, не менее обширную литературу дают археологические, этнографические разыскания в разных странах Востока. Также более поздние сочинения, основывающиеся на недошедших до нас жреческих книгах (например, «Шах- намэ» поэта Фирдоуси).

vнание о ведической традиции в виде индуизма и зороастризма необходимо любому культурному человеку. Самое меньшее - нужно знать в пересказах основные сюжеты мифов Древней Индии и Ирана, ознакомиться и с шедеврами религиозного искусства - храмами, изображениями богов и героев. Я убежден, что этот раздел знаний не должен быть менее представлен в современном образовании, чем античное язычество Европы, хотя бы по той причине, что древняя русская языческая и ведическая вера много ближе к индуизму и зороастризму, чем к религии древних греков и римлян.

Особо следует выделять те места в священных книгах индуизма и зороастризма, в которых повествуется о землях, лежащих к Северу от Индии и Ирана. Это важнейшие и очень древние описания земель Руси, которую почитали и почитают прародиной ариев и истоком ведической веры и индуисты, и зороастрийцы.

Следует уделить внимание общности многих текстов, мифологических сюжетов русской и иных ведических традиций. Ставить рядом тексты русских народных песен, духовных стихов и повторяющие их тексты индийской и иранской ведической литературы. Сне сравнение непременно приведет к выводу, что на Руси сохранились песни не менее, а зачастую даже более архаичные, чем в Индии и Иране. Это оправдывается тем, что именно Русь является истоком ведической веры.

Древнейшие песни и былины в русской устной традиции сохранились лучше, чем где бы то ни было. Они более поэтичны, доступны. Там, где, например, Пураны Индии дают краткий пересказ сюжета древнего мифа - русская традиция дает саму древнюю песню, очень любимую народом и почти не искаженную временем.

Немало древних ведических гимнов, священных песен и отчасти мифов сберегла устная и письменная традиция русских православных мистических сект. Можно назвать почитаемые старообрядцами, духоборами, «божьими людьми» (хлыстами, скопцами), богумилами и другими "Голубиную книгу", «Животную книгу", "Тайную книгу", «Золотую книгу" и многие иные народные книги.

Полное собрание славянских народных песен, былин, сказок и сказаний, духовных стихов представляет из себя тысячи томов. И они содержат в себе те самые Изначальные Беды, утраченные ариями, пришедшими с Севера в Индию и Иран. Иные сборники русских народных песен и былин содержат сказания более древние и лучше сохранившиеся, чем сказания Пуран.

Ныне мною был опубликован полный свод Изначальных Вед, названый древним именем этого собрания мифов и преданий славян: «Звездной книгой Коляды". Каждый текст этой книги имеет прообраз в устном предании и в народных книгах славян (также в близких традициях). Мною была произведена работа по сбору текстов, переводу на современный русский язык, упоря- дочиванию, сличению, выделению древней основы. «Книгу Коляды» следует считать источником по древней вере славян, ибо каждый текст, образное выражение, мысль сей книги могут быть удостоверены народной песней, былиной, сказом.

Одним из важнейших источников по славянской мифологии и древней ведической вере славян следует считать также книгу «Веда славян», собрание песен южнославянского народа болгар- помакав. Сия книга (в двух томах) издана в конце прошлого века в Белграде и Санкт-Петербурге Стефаном Ильичем Верковичем. «Вела славян» заключает в себе обрядовые песни и моления славянским богам, она для славян не менее значима, чем «Ригве- да» для индусов. Она до сего времени не переведена на русский язык, однако многие древние славянские мифы из этой книги вошли в «Книгу Коляды».

Кроме тысяч томов славянского фольклора русская ведическая литература представлена также и памятниками древней пись- менности. Прежде всего - это «Книга Велеса», потом «Боянов гимн» и «Слово о полку Игореве". Уже сих памятников достаточ- но, чтобы говорить о великой русской ведической литературе и письменной культуре.

Более всех ныне известно «Слово о полку Игореве», созданное, как показал академик Б.А. Рыбаков, боярином Петром Бориславичем в XII столетии. Его племянник епископ Феодор выступал за единение русской ведической и христианской традиций, за что был казнен, а книги им писанные были сожжены. Сие семейство хранило русскую православно-ведическую (праведную) веру, они были продолжателями традиции, восходящей к Бояну и Златогору, певцам Древней Руси.

«Боянов гимн» - это древнейший памятник славянской письменности, созданный в IV столетии. Дошел до нас, как и «Слово о полку Игореве», в копии начала XIX столетия, однако подлинник еще, возможно, существует. Повествует о победе славян в войне готами Германареха. Содержит известия о князьях Бусе и Словене, песнопевцах Бояне и Златогоре.

Славянские мифы содержат также славянский перевод (Х в.) «Хроники Иоанна Малалы» (VI в.), где сопоставляется греческое и славянское язычество. Также сведения о древних богах славян содержат летописи, поучения протаю язычества, азбуковники, палеи и пр.

«Книга Велеса» - священное писание славян. Была написана на деревянных дощечках (43 доски) в V-IХ столетии жрецами Русколани и Древнего Новгорода. Содержит мифологию славян, тексты молитвенные, легенды и рассказы о древней славянской истории с XX тысячелетия до нашей эры по IX век нашей эры. «Книга Велеса» известна с начала ХIХ-го столетия, но дошла до нас в копии начала ХХ-го века.

До недавнего времени были известны и другие священные тексты древних славян, около двух десятков источников. Самые обширные и значительные из них таковы: «Перуница» (Перуна и Велеса вещания в Киевских капищах жрецам Мовеславу, Древославу и прочим), судя по описанию представляла из себя 12 книг. Далее: «О Китоврасе. Басни и Кощуны» (название условное, это славянская ведическая мифология), 143 доски V-го века. «Белая книга», включающая в себя сказания о Коляде Венедском, тризны Златогора, Буса Белояра, новгородские предания времен Буривоя и Владимира Древнего. Были и сочинения географические, гадательные книги и прочее, прочее.

Память о многих книгах сохранили и общины болгар-помакав («Золотая Книга», «Птичья Книга», «Книга Странствий» и так далее). Эти книги были уничтожены также не столь давно.

Ныне сии книги нам не доступны. Часть их, видимо, находится в закрытых государственных хранилищах в России. Часть еще в начале XIX века была вывезена по масонским каналам за пределы Российской империи, в основном в Австрию. Ныне сии рукописи распылены по библиотекам Европы и Америки, почитаются тайнописью. Многое из перечисленного еще можно спасти, часть возможных хранилищ сих рукописей нам известна. Но в отечественной науке отсутствует интерес к данной теме, а значит нет и государственной помощи исследованиям. Нужна перемена отношения к русской ведической культуре у тех, кто принимает решения в нашем государстве, то есть у власти политической и финансовой, ибо для нахождения, опубликования и изучения этих книг нужны значительные средства.

Важность русской ведической традиции, русской ведической литературы, велика не только для России, но и для всего мирового сообщества, ибо русский ведизм близок к истоку ве- дической веры и ведической культуры, а она во многом определяет жизнь современной цивилизации.

Деревья - Славянские легенды, предания

Деревья - Славянские легенды, предания

Славяне, живущие в лесах, относились к деревьям с большим почтением, наделяя почти каждое сверхъестественными свойствами. Рощи и леса почитались местами священными. Наиболее почитаемыми и могущественными были старые деревья. Сквозь их дупла пролезали больные, чтобы снять с себя хворь.
Самым большим поклонением пользовался дуб - Перуново древо. Его до сих пор упоминают в заговорах: «На море на Окияне, на острове Буяне стоит дуб могуч…» Предание о мировом древе, которое обнимает корнями землю, а ветвями держит небесный свод, славяне по преимуществу относят к дубу. Сохранилось сказание о дубах, которые существовали еще до сотворения мира. Еще в то время, когда не было ни земли, ни неба, а только одно синее море (воздушный океан), среди этого моря стояло два дуба, а на дубах сидело два голубя; голуби спустились на дно моря, достали песку и камня, из которых и создались земля, небо и все небесные светила.
Народная русская сказка, известная и другим славянам, рассказывает про дуб, который вырос до самого неба; полез старик на то дерево, лез-лез и взобрался на небо, где сидел кочеток-золотой гребешок - птица, которая ни в огне не горит, ни в воде не тонет, и стояли чудесные жерновки - эмблема весенней грозы, дарующей земле плодородие, а людям их насущный хлеб. На дубе держатся три великих мира - небо, земля и ад, на ветвях его гнездятся молниеносные птицы, а у корня лежит страшная змея; наконец, при этом дереве текут живые источники и обитают вещие девы.
Существует предание о железном дубе, на коем держатся вода, огонь и земля, а корень его покоится на божественной силе. Бытовало поверье, что семена дуба прилетают по весне из Ирия. В древности наши предки творили суд и правду под старыми дубами.
Дуб, а равно и всякое другое дерево, в которое ударила молния, получали те же целебные, живительные свойства, какие приписываются весеннему дождю и громовой стрелке. Чтобы иметь лошадей добрых (в теле), советуют класть в конюшне кусок дерева, разбитого громом. Если при первом весеннем громе подпереть спиною дерево (или деревянную стену), то спина болеть не будет. Детей, страдающих сухоткою, кладут на некоторое время в раздвоенное дерево, потом трижды девять раз обходят с ними вокруг дерева и вешают на его ветвях детские сорочки. По возвращении домой купают их в воде, взятой из девяти рек или колодцев, и обсыпают золою из семи печей. От лихорадки и других болезней крестьяне купаются в реках, лесных родниках и колодцах, а после купания вытираются чистою тряпицею и вешают ее на соседнее дерево или ракитов куст; вместо тряпицы вешают также рубашку или лоскут от своей одежды и оставляют их до тех пор, пока совсем не истлеют. Смысл обряда следующий: смывая и стирая со своего тела недуг, больной как бы снимает его с себя и вместе с тряпицею и сброшенной рубашкою передает кусту или дереву, как земным представителям того небесного, райского древа, которое точит живую воду, исцеляющую все болезни. Как истлевает оставленный лоскут или сорочка, так должна сгинуть и самая болезнь. Позднее, при утрате ясного понимания старинных представлений, обряд этот получил характер жертвенного приношения лесным и водяным духам.
Как дуб посвящался Перуну, так липа была деревом богини Лады, а береза - Купалы. Березу почитали и как символ берегинь, русалок во время весеннего праздника Семика, когда в селение вносили распустившееся дерево и девушки надевали березовые венки. На бересте писали и приколачивали к деревьям прошения лешим, вернуть, например, заблудившуюся коровушку, подвести под ружье охотнику дичь, помочь не заплутаться, когда девки пойдут по малину.
Славяне и березу иногда считали главным, мировым древом, опорою всей земли, о чем говорится в старинном заговоре: «На море на Океане, на острове Буяне, стоит белая береза вниз ветвями, вверх кореньями…»
Чтили в сем дереве и женского духа Березу, покровительницу юных дев.
Любопытные поверья соединяет народ с осиною - деревом, за которым усвоены мифические свойства едва ли не вследствие сродства его имени со словом «ясень». Как ясеню придана сила, оцепеняющая змей, так об осине утверждают, что убитую гадюку должно повесить именно на это дерево; иначе она оживет и укусит. Когда богатырь Добрыня убил змея, он повесил его на осину кляпую: «Сушися ты, Змей Горынчище, на той-то осине на кляпыя». Подобное же спасительное действие оказывает осина и против колдунов, упырей и ведьм. Заостренный осиновый кол получил в глазах народа значение Перуновой палицы (скипетра верховного бога-громовника древних славян). Чтобы мертвец, в котором подозревают злого колдуна, упыря или ведьму, не мог выходить из могилы, крестьяне вбивают ему в спину осиновый кол; чтобы предохранить коров и телят от нападения ведьм, ставят на воротах и по углам скотного двора осины, срубленные или вырванные с корнем; во время чумы рогатого скота, прогоняя Коровью Смерть, бьют ее (то есть машут по воздуху) осиновыми поленьями. По свидетельству сказок, колдунам - выходцам из могил - вколачивают в сердце осиновый кол, бьют их наотмашь осиновым поленом и сжигают их трупы на осиновом костре… В свою очередь, ведьма может пользоваться осиновым колом или веткою для своих волшебных чар: ударяя этой веткою в грудь сонного человека, она наносит ему незримую рану и жадно упивается его кровью. Выдоив черную корову, ведьма выливает молоко в землю и тут же вбивает осиновый кол: этою чарою она отнимает у коров молоко, иссушает их сосцы - так удары молнии, низводя на землю молоко-дождь, тем самым иссушают черные тучи.
Как спасительное орудие против демонского наваждения, осина может служить и целебным средством для изгнания нечистой силы, болезней. Читают заговор над осиновыми прутьями, которые потом кладутся на больного. Когда разболятся зубы, берут осиновый сучок и трижды читают над ним заговор: «На море на Окияне, на острове на Буяне стоят высокие три дерева, под теми деревьями лежит заяц; переселись ты, зубная боль, к тому зайцу!» После того осиновый сучок прикладывается к больным зубам.
Одно из воплощений полноты жизни и долголетия - ива (верба, ракита). Ее ветки втыкали под стрехи, чтобы защитить дом от молнии.
Ель также относилась к деревьям жизни и долголетия. Способствует этому и можжевельник, не зря же именно ель отмечала наступление нового годового цикла, а можжевельником принято было устилать путь мертвым.
А вот растениями любви и свадьбы слыли боярышник (им украшали невесту на брачной церемонии) и калина (воплощение девичества, красоты и любви). Знаком мужественности был шиповник. Для оберега новобрачных от сглаза использовалась рябина.
Бузина знаменовала несчастье и смерть.
Много внимания в сказаниях и преданиях уделено и яблоне. Поразительное по своей красоте дерево, на котором цветы сменяются желтыми и красными плодами, не могло не поразить народное воображение. Уж не это ли самое дерево растет посреди рая-Ирия, где собраны все чудеса того и этого света? «А посреди рая - древо животное, которое есть божество, и приближается сверх того древа до небес. Древо то златовидно в огненной красоте; оно покрывает ветвями весь рай. Аистья же на нем от всех деревьев, и плоды тоже. Исходит от него сладкое благоухание, а от корня его текут молоком и медом двенадцать источников», - читаем мы в старинной книге.
В райских садах и рощах, на тенистых деревьях весенних туч зреют золотые плоды (яблоки), дающие вечную молодость, здравие и красоту. По своим чудесным свойствам плоды эти совершенно тождественны с бессмертным напитком - живою водою.
Русское предание дает им название молодильных, или моложавых: стоит только вкусить от этих плодов, как тотчас же сделаешься и молодым, и здоровым, несмотря на преклонные лета. Любопытная русская сказка о молодильных яблоках и живой воде, известная и у других народов, сообщает один из древнейших мифов. Состарившийся и ослепший царь, о котором говорит она, олицетворяет собою зимнее время, когда все на земле увядает, дряхлеет и всемирное око-солнце теряет свой яркий блеск. Изображая времена года живыми, человекоподобными существами, народная фантазия весну представляла прекрасною девицею, а зиму беловласым и слепым старцем.
Чтобы возвратить царю его молодость и зрение, сын-царевич должен добыть живой воды, которая исцеляет слепоту, и моложавых золотых яблок, то есть вызвать весну с ее благодатными дождями, золотистыми молниями, светозарным солнцем и со всей роскошью растительного царства. Живая вода и золотые яблоки обладают равной творческой силою: они одинаково обновляют дряхлого старика, делают его цветущим юношею и даже уподобляют семилетнему ребенку; больному дают крепость и здравие, мертвому - жизнь, безобразие превращают в красоту, бессилие - в богатырскую мощь; и та и другие обретаются в стране далекой - в вечно неувядаемом саду - и оберегаются драконами и великанами…
Предания о небесных, райских садах с течением времени стали прилагаться к земным лесам и рощам и сообщили им священный характер.
Древний человек признал леса и рощи местопребыванием облачных духов и этим последним придал характер леших. Они живут в лесных трущобах и пустырях, но обыкновенно с первыми морозами (в начале октября) на целую зиму проваливаются сквозь землю, а весною опять выскакивают из земли как ни в чем не бывало.
По поверьям, в конце сентября все змеи уходят в занебесную страну Ирий, на земле замерзать остаются лишь те, что летом укусили человека. Каким же образом попадают змеи в Ирий? Ответ наших предков прост: поднимаются по дереву, поскольку оно связует земной и небесный миры. Однако точно так же дерево соединяет мир подземный с земным. В некоторых сказаниях о подмененных детях женщина должна положить обменыша под какое-нибудь дерево, чтобы вернулся ее ребенок. Можно также вспомнить древний обычай отнести в глубину леса и положить под дерево все вещи, бывшие в соприкосновении с покойником. А разве не с ветвей дерева - как правило, березы, - спускаются русалки в Троицыну неделю? Русалки - души умерших от несчастной любви девушек, не с помощью ли березы они являются из царства мертвых? Черт любит таиться в бузине, вилы предпочитают боярышник.
Отсюда исходит запрет становиться в грозу под деревьями. Бог метит молнией в черта, который спрятался в дупле или под корнями, но ненароком может угодить в безвинного человека.
Существует немало преданий о том, что душа после смерти может перейти в дерево. Известно сказание о том, как злые старшие сестры убили из зависти младшую - самую красивую, но на ее могиле выросла ива, из ветвей которой пастух сделал дудочку. Запела дудочка человеческим голосом - и изобличила убийц.
Порою душа дерева карает того, кто его срубит. Непременно это случится, если человек срубит рябину. Она должна засохнуть сама, иначе древоруб будет обречен на несчастья.
Скрипит дерево - это душа покойника просит помолиться за нее. Душа невинно убитого воплощается обычно в тростнике или иве и, если сделать из него дудочку, расскажет об убийстве. К дереву, выросшему на могиле, нельзя прикасаться, нельзя сорвать с него ветку или сломить плод - это причинит душе невыразимые мучения.
Дикая груша - дерево нехорошее, особенно та, которая стоит на росстанях. Ведь именно в ее ветвях собирается в полночь нечистая сила и играет свои свадьбы. Под такой грушей нельзя спать, нельзя ломать с нее ветви, иначе демоны овладеют душой неосторожного. Впрочем, вообще все деревья, растущие на росстанях, могут быть вместилищем бесовской силы.
Кстати, наши предки опасались сажать около домов крупные деревья: дубы, каштаны, ели. Эти деревья настолько могучи, что могут вытянуть из человека все его жизненные силы. Перерастет такое дерево посадившего его - он умрет. Перерастет весь дом - умрет хозяин или погибнет вся семья. Нельзя сажать близ дома и орешник - после того, как дерево даст первые плоды, посадивший его умрет. Не из-за этого ли поверья лещину никогда не выращивают в садах?
Верили также, что души деревьев воплощаются в образах девушек с прекрасными, сияющими лицами. Имя им - древесницы. Именно для того, чтобы не повредить этим красавицам, деревья в старину старались не рубить, а собирали сушняк, сухостой. Если дерево засохло, значит, его древесница умерла или покинула свое обиталище. Древесницы напоминают античных дриад.
В народных сказаниях и песнях весьма обыкновенно сравнение детей с ветвями и верхушкою дерева; наоборот, пасынок употребляется в областных наречиях для обозначения меньшего из двух сросшихся деревьев. Сходство между многодетной семьей и ветвистым деревом выразилась в понятии родословного древа. В некоторых сказках говорится о рождении дитяти из обрубка дерева: бездетные родители - старик и старуха - берут чурбан, кладут его в колыбель, начинают качать и причитывать над ним, как над ребенком, - и заветное их желание исполняется: деревяшка превращается в мальчика.
Названия ноги, руки, пальцев и ногтей в санскрите (основе всех языков индоевропейской группы, к которой принадлежат и славянские языки) объясняются уподоблением человека растению. Ногами человек касается земли и тем самым напоминает дерево, прикрепленное корнями к матери сырой земле. Если ноги сравнивались с корнями, то самое туловище представлялось стволом, а руки казались отростками. Ноготь вырастает на пальце, как лист на ветке. «Рамень», «раменье» в русском языке - лес, поросль, «раменный» - боровой, лесной - происходят от одного корня со словом «рамена» - плечи; «шкура» в некоторых областных наречиях обозначает древесную кору; волосы народный эпос отождествляет с травой, а траву и цветы называет волосами земли.

Сказка

Береза и тополь

Женился парень на красавице, которую любил всем сердцем, и жил с нею счастливо, а мать сноху возненавидела и положила во что бы то ни стало сжить ее со свету. Вот зазвала она раз к себе молодых на угощение и налила им в чарки зелена вина, только никто не заметил, что из разных кувшинов наливала: сыну - вина чистого, а молодой жене - со злыми зельями ядовитыми. Но у молодых было в обычае меняться чарками - вот они и принялись друг друга потчевать. Все в жизни пополам они делили - разделили и смерть.
Рвала мать на себе волосы, а поздно. Осталось ей только похоронить их подальше друг от друга: сына перед церковью, а невестку позади церкви. В ту же ночь вырос из могилы мужа тополь, а из могилы жены березка выросла, и сплелись они ветвями, да так, что не разрубить, не разорвать. Хотела мать срубить деревья, да люди не дали. А береза да тополь в том селе и по сю пору растут.

День и ночь - Славянские легенды, предания

ень и Ночь представлялись первобытным народам высшими, бессмертными существами; как День - первоначально верховное божество света - солнце, с которым слово это тождественно и по названию, так Ночь - божество мрака.
Между богами света и тьмы, тепла и холода происходит вечная, нескончаемая борьба за владычество над миром.
У славян День и Ночь, согласно мужскому роду одного слова и женскому другого, олицетворялись еще и как брат и сестра. Народная загадка, означающая «год», произносится так: «Я стар, от меня родилось двенадцать сыновей (месяцы), у каждого из них по тридцати сыновей красных, по тридцати дочерей черных» (дни и ночи). Другая загадка, означающая «ночь и день», выражает мысль свою так: «Сестра к брату в гости идет, а брат от сестры пятится» (или: «в лес прячется»). В гимнах «Ригведы» Ночь - сестра Зари.
Несмотря на родство, в которое ставит фантазия День и Ночь, они в преданиях, как и в самой природе, друг другу враждебны; народная загадка называет их раздорниками (то есть ссорящимися): «Двое стоячих (небо и земля), двое ходячих (солнце и месяц) да два раздорника (день и ночь)». Еще прямее выражено это в следующей загадке, занесенной в одну старинную рукопись: «Кои два супостата препираются? - День и Ночь».

Сказка

Два брата

Еще при начале мира, когда не было ни дня, ни ночи, ни заката, ни рассвета, Род сотворил людей. Но сотворил он их, поглядевшись в зеркало вод, по образу и подобию своему, а оттого все люди были похожи друг на друга как две капли воды. И у матерей рождались только близнецы. И вот однажды Род избрал в святилище свое двух таких братьев. Но они не чувствовали в себе призвания для служения божеству. Великий Белес только недавно научил людей пахоте и ремеслам, и один брат начал возделывать поля, а другой пас конские табуны. Очень не хотелось им бросать начатое дело, но с богом не больно-то поспоришь.
Идут и горюют:
- Ох, ох, лошадушки мои, кто оградит вас от серого волка?
- Ох, ох, боронушка моя, заржавеешь ты без меня!
- Да что мы причитаем? - остановился вдруг старший брат. - Сделаем так: ты иди паси лошадей, а я явлюсь к Роду и скажу, что у тебя конь захромал, ты отстал и заблудился.
Когда пригонишь табун в деревню, спешно скачи мне на смену: я пойду поле пахать. Потом вернусь - ты опять на пастбище уедешь… Так и будем делать свои дела и по очереди служить в святилище бога. И ему хорошо будет, и нам не худо.

Бывают на свете такие хитрецы, которые надеются, что сумеют обмануть самого Творца… В первую-то минуту Род поверил братьям, но вскоре заметил одну странность: служит в святилище вроде бы один и тот же человек, а конь, что пасется рядом и ждет своего хозяина, то черный, как уголь, то белый, как кора березовая. Конечно, ведь каждый из братьев приезжал на своем коне!
Как только смекнул Род, что его за нос водят, очень рассердился. Сначала хотел испепелить охальников, а потом смилостивился: сам их сотворил, жалко убивать. Отпустил он их из святилища коней пасти да землю пахать, но наложил заклятье: никогда больше не встречаться, как если бы стали братья между собой непримиримыми врагами.
- Пусть тот, кто ездит на черном коне, пасет табуны темной ночью, - повелел Род. - А тот, кто ездит на белом коне, пашет земельку светлым днем. И при появлении одного другой должен немедленно исчезнуть, скрыться!
Так появились на земле День и Ночь.

Девы судьбы - Славянские легенды, предания

Доля и Недоля - счастье и несчастье, судьба и несудьба, удача и неудача. В древности это были две сестрицы, девы судьбы, - небесные пряхи, которые пряли нить жизни каждого человека. Но у доброй Доли, красавицы, улыбчивой помощницы богини Макоши, текла с веретена ровная, золотистая нить, в то время как угрюмая, кудлатая Недоля пряла нитку остистую, неровную, кривую, непрочную. Такова и участь выпадала: кому-то удачная, кому-то злая, одним - дар, талант, другим - бесталанность. Не зря говорят в народе: «Не в воле счастье, а в доле», «Недоля сталась - напасть досталась», «Тужить о своей доле - что ветра искать в чистом поле».
Говорят, приветливая Доля может завести поначалу дружбу со всяким человеком, но, разобравшись в его натуре, уходит от злодея или ленивца.
В глубочайшей древности само слово «бог» означало «доля», «судьба», «участь».
У сербов подобных сестер зовут Среча и Несреча. Среча - красивая, добрая девушка, заботливая, ловкая: она крепко держит в своих ласковых руках нить человеческой жизни! Несреча - седая старуха с мутным взором, которая прядет слишком тонкую, легко обрывающуюся нить. Об этом есть и поговорка: «Несреча танко пряде», то есть тонко, плохо прядет, и нить ее непрочная.
В древнегреческой, древнеримской и скандинавской мифологии также существуют пряхи, девы судьбы: Парки, Мойры, Норны, но их по три сестры: две прядут нить жизни, а третья безжалостно обрывает ее.
У южных славян есть также Суденицы - девы жизни и судьбы, которые определяют судьбу человека при его рождении. Едва родится младенец, в избу приходят три сестры и нарекают новорожденному судьбу. Затем они тихо удаляются. Если в то время в окошко заглянет месяц, то в его лучах можно разглядеть их зыбкие очертания и воздушные одеяния. То, что присуждают Суденицы, никакая сила не может изменить. Сходны с ними вещие жены, нарекающие судьбу младенца, именуются они орисницами. Обычно это молодые красавицы, одетые в белые платья, или древние безобразные старухи; иногда вместо платьев они покрыты перьями. Живут они на краю света, где небо сходится с землею, и прилетают к новорожденным детям на третий день, дабы наделить младенца Долей или Недолей. Их предсказания слышит только мать ребенка и близкие родственницы, которым запрещено разглашать пророчество - иначе онемеешь или окаменеешь. Обычно орисницы долго спорят между собою, какую судьбу назначить младенцу, поэтому люди заведомо готовятся к их прилету, стараясь умилостивить: не гасят огонь в спальне, кладут под подушку ребенку сладкую лепешку, кольца, серьги, одевают в рубашку отца…
По поверьям белорусов, всякий человек имеет свою Зирку, которая, как дух-хранитель, неотступно находится при своем избраннике. Собственно, «зирка» значит звезда, но в народе под этим именем слывет богиня счастья.

Сказка

Жили два брата - младший в довольстве и счастье, а старший в горе и бедности. Настало лето. Старший брат нанялся у младшего убирать хлеб. Однажды приходит он на поле и видит: женщина в нищенском рубище ходит между копнами, выдергивает самые крупные и рясные колосья из снопов, полученных старшим братом за работу, и втыкает их в снопы младшего.
- Кто ты? - спросил бедняк возмущенно. - Что тут делаешь?
- Я - Доля твоего брата, его судьба. Он спит, а моя обязанность - денно и нощно трудиться на него, как на своего господина. С самого рождения его до смерти я ему верна слуга. Берегу его от опасностей, лелею его детей. Окропляю его поля и огород росою. Гоню ему рыбу в сети, рои пчел - в улья. Охраняю от хищного зверя и холю его скотину. Привожу к нему купцов, набиваю цену на его товар.
- А как же моя судьба? Почему она не заботится о моем благополучии?
- Твоя судьба Недоля - белоручка. Она знай спит днем и ночью, так что ты обречен на бедность. И сколько бы ни пытался облегчить свою судьбу, тебя везде и всегда будут преследовать Лихо, Горе, Злосчастье, Беда, Нужда, Кручина. Смирись, несчастный, и не ропщи!
Потому и гласит пословица: «Хорошо тому жить-поживать, чья доля не любит спать!»

Деды (Дзяды) - Славянские легенды, предания

«Пошел до дедов», «гуляет с дедами», - так говорят белорусы об умершем, твердо зная, что души покойников время от времени навещают своих живых родственников, прилетая «с того света». Причем «дедами» называются все усопшие - независимо от возраста. Для общения живых с неживыми установлены поминальные дни - от трех до шести раз в году. У славян обряд почитания дедов совершался весной на Радуницу - после Пасхи - или осенью. Угощали дедов и на Рождество, и под Новый год. Хозяева приготовляют яства, собираются за празднично накрытым столом, «кормят дедушек», выплескивая несколько ложек супа на пол и т.д. В поминальный день не работают крестьяне ни в поле, ни дома - иначе покойники могут отомстить за непочтение к себе.
Совсем уж в старые времена дома тоже держали «дедов» - в виде деревянных небольших идолов, в «руки» которым была дана лучина.
Вообще огонь в обряде почитания дедов играет немаловажную роль. Хозяин должен обойти с горящей лучиной сидящих за столом родичей и гостей, а позднее стали зажигать свечи в знак поминовения их душ, ибо трепет свечного огонька - знак трепета душевного.
В дни почитания дедов некоторые храбрецы ухитряются даже увидеть мертвых - для этого нужно сесть на печь и смотреть через хомут. Но такие смельчаки сильно рискуют: существует поверье, что, увидев потусторонних пришельцев, скоро сам умрешь.
Дедом украинцы и белорусы называли божество дома, хранителя домашнего очага.
Есть где-то еще и Дед (Дедка) - покровитель всех кладов. Глаза его в темноте светятся, как расплавленное золото, отсюда и пошло поверье, что там, где в чистом поле неожиданно завиднеется огонь, хранится клад. При этом в народе говорят, что «Дедка горит».
В несомненной связи с духами предков находится и образ Деда-Всеведа. Говорят, всю зиму он сидит в заключении в хлебных амбарах и поедает сделанные на зиму запасы. Некогда он ходил по земле в образе старца и научал людей, как пахать и возделывать поля.

Сказка

На родительской неделе подходит к деревне старик-слепец, а вместе с ним - поводырь. Возле кладбища старик остановился, потянул воздух ноздрями и спросил:
- Никак костер запалили?
- Запалили, дедушка, - отвечает поводырь. - Большой кострище посреди могил. А вокруг него люди собрались - пьют да закусывают. Не пойму - зачем среди дня костер жгут?
- Да они же покойничков своих греют. Ныне праздник дедов. Прилетают их души из светлого Ирия, греются у костра, трапезу разделяют с живыми. Веди меня туда - будет нынче и нам много еды!

Дворовой - Славянские легенды, предания

Дворовой - это почти то же, что домовой, только живет сей дух не дома, а во дворе, и отдает он все свое внимание не людям, а домашней скотине.
Нрав его порою бывает злобен: дружит он только с собакой и козлом, а тех животных, которых невзлюбил, мучает беспощадно: эта скотина спадает с тела, не ест, грива у нее спутана, хвост в репьях, общипан…
Чтобы устрашить пакостника, иные хозяева вешают на потолке убитую сороку, уж больно ненавидит дворовой эту птицу. Однако не век же ей висеть! Лучше уж с дворовым дружить, а этой дружбы добиться не трудно, если ему кое в чем потакать: не держать, например, белых кошек, белых собак и сивых лошадей (соловых и буланых он тоже обижает, а холит и гладит только вороных и серых).
Если же случится так, что нельзя отказаться от покупки лошадей нелюбимой масти, то их вводят во двор не иначе как через овчинную шубу, разостланную в воротах шерстью вверх.
Не придется дворовому по нраву новый конь - загоняет до смерти ночью, приглянется - гриву ему в косички заплетет, будет холить, чистить, корму сам подбросит.
Не любит дворовой ни телят, ни овец, поэтому хозяйки спешат унести новорожденных в избу, чтоб дворовой «не изломал», не погубил, не изувечил.
Там ягненка или теленка надобно скорее сунуть головою в устье печи: как говорится, «подомлить», сроднить с домом. Теперь он уж свой, теперь о нем заботу дворовой на себя возьмет.
Нередко хозяева терпят беды от бурных и шумных ссор, какие заводят между собой соседние дворовые.
Мужику, который сумеет угодить дворовому, удача за удачею: покупает он дешевле всех, продает с прибылью, рожь его цветет невредимо, в то самое время, как у соседей побита градом, - и так далее. Дворовой и лешему не даст потешиться в хозяйском саду, и ведьме не позволит задаивать хозяйских коров - он устраняет всякий убыток и противодействует замыслам нечистой силы.
Поздней осенью, 8 ноября по старому стилю, а по нынешнему - 21 (в Михайлов день), знающие хозяева спешат ублажить и задобрить дворовых, если хотят не ссориться с ними, если хотят, чтобы во дворе все было по-доброму в предстоящую зиму. «Не ублажи дворового до Михайлова дня - он уйдет со двора, а на свое место пришлет лихого (то есть черта)!» - говорят люди.

Сказка

Шли наши стрельцы ляха воевать и остановились на ночлег в глухой деревне на Смоленщине. Троих удальцов разместили в избе плотника Архипа. Ладная изба, с резьбою деревянною, вся, как невеста, счастьем светится.
Ранним утром вышел стрелец в сени кваску испить, обратно врывается весь белый, перекошенный.
- Хозяин! - орет благим матом. - Дядь Антип! Там у тебя во дворе змеюга ползает! С головой петушьей! И с гребнем! Вот я ее укокошу! - И к своей амуниции кинулся.
- Постой, постой, экий ты прыткий, - спокойно так, неторопливо отвечал Антип. - Не змея это, а наш дворовой. Дворовушко! Днем он и впрямь обличьем вроде змеи, только показывается не всем, а самым отчаянным смельчакам. А ночью - мужик вроде нас с тобою, только росточком вдвое ниже. Ты пойми, служивый: без дворовушки прибытку в хозяйстве не жди! Да нешто у вас в Москве все дворовые повывелись? Ты думаешь, зачем нынче, глухой ночью, я послал нашу бабку поставить на поветь чашу с пивным суслом? Дворовушку задобрить. Не то пришлет вместо себя беса окаянного, тот всю скотину загубит.
Слушал Антипа молодой стрелец - и верил, и не верил. А часа через три, перед самым выступлением нашего воинства дальше в поход, сел Антип на любимого вороного конька и начал ездить по двору. А его старуха-мать махала с крыши во все стороны помелом да приговаривала:

Батюшко-дворовой! Не уходи! Двор не разори, животину не погуби! Лихому, бесу окаянному, пути-дороги не кажи!
Откричала старуха. Антип же обмакнул помело в дёготь - да и провел полосу по стенке хлева.
- Вот и отметили зазубрину на лысинке у дворовушки, - пояснил стрельцам. - Теперь лихой, бес окаянный, за версту дом мой обойдет… Да что дивуетесь, люди служивые? Нешто повывелись в ваших краях дворовые?